[небо/автомат]

V-32. Фили/Кили. Колледж!AU, реинкарнация. Двое студентов год учились друг с другом бок о бок, не обращая друг на друга внимания. Но после университетской вечеринки каждый начинает вспоминать моменты из прошлой жизни в другом мире.

Исполнение №1, части: 1.1 1.2 1.3 1.4 1.5 в процессе

@темы: Выполнено, АУ, Пятый тур, Кили, Фили

Comments

[Hobbit!Anon]

потенциальный исполнитель хотел спросить насколько принципиальным является условие с реинкарнацией. Есть зарисовки на тему студенческого АУ про двух не-братьев.

[Hobbit!Anon]

Другой потенциальный исполнитель интересуется, насколько важен общий ВУЗ и вечеринка.

[Hobbit!Anon]

В общем, потенциальный исполнитель-2 таки набрался смелости и выкладывает первый кусок. Уважаемый заказчик, если вы будете мимо пробегать, заранее извините за некоторое отступление от заявки.

Модерн АУ, российские реалии, переиначенные имена и прочее.


Часть 1.1, 871 слово

«Ты всегда должен быть у меня на виду!».

Он забился в пустую тумбу и постарался бесшумно прикрыть непослушные дверцы. Он не помнил, что натворил на этот раз, но знал, что рано или поздно его обнаружат. Шаркая в разношенных шлепанцах, тощие старушечьи ноги ступали все ближе и ближе, и он вжимался в заднюю стенку, стараясь сделаться меньше, прозрачнее, незаметнее…

«Я все равно найду тебя!».

Шаги замерли совсем рядом, и он зажал себе рот онемевшей рукой, чтобы булькающее всхлипывание не выдало его. Хотелось закрыть еще и уши, потому что от звуков хрипловато-визгливого голоса становилось еще страшнее. Сердце стучало где-то в горле, заполнив его собой целиком, мешая дышать. Скрючившись в тесной тумбе, он молил о том, чтобы хоть кто-нибудь прогнал ее, но никто не приходил. Никогда.

Дверцы с медленным издевательским скрипом распахнулись, и к нему потянулась костлявая морщинистая рука. Он отпрянул назад, но убежище было слишком маленьким и не имело другого выхода...

Этот кошмар напитал ужасом каждую клетку его тела, помедлил еще немного, словно любуясь проделанной работой, а потом в одно мгновение сменился черным бездонным забытьем, стирающим все воспоминания.



Утро обещало быть добрым. Бросив взгляд на будильник, он увидел, что до выхода еще целых полтора часа. Можно было поваляться немного, а потом не спеша собраться, позавтракать и спокойно поехать в универ, где прямо на первой паре его ожидала полная победа над вечно придирающейся англичанкой — накануне он сделал все ее идиотское задание до последней буквы и приготовил несколько неприятных вопросов. Ожидание этой победы было, пожалуй, приятнее самого момента триумфа, и он собирался насладиться им сполна.

Включив в ванной ненавязчивую музыку, он понежился с полчасика в джакузи, потом, завернувшись в полотенце, босиком направился по теплому полу на хайтековскую черно-красную кухню, сиявшую чистотой — домработница приходила накануне, и никто из гостей еще не успел погубить результаты ее труда. Друзьям очень нравилась его удобная, стильная квартирка, а в джакузи временами выстраивалась очередь.

Не хотелось включать ни телевизор, ни ноут, — этим утром он чувствовал себя в странной гармонии с окружающим миром, которую не хотелось нарушать. Настроение не портила даже темнота за окном. Он бросил на сковородку пару ломтей бекона, потом, поддавшись внезапному вдохновению, добавил туда хлеба и залил яйцами. Приятный писк кофеварки сообщил о том, что ее работа закончена и можно насладиться чудесным свежесваренным эспрессо. Определенно, день начинался как надо. Хотелось и петь, и трудиться — даже после завтрака.

Дожевывая круассан, он влез в недавно купленные модные джинсы и задержался возле зеркала. Оттуда на него глядел уверенный в себе, довольный жизнью молодой человек, который успел многого достичь. Видели бы его сейчас одноклассники, не упускавшие случая поупражняться в остроумии или пострелять жеваной бумагой в тощего заморыша! Однако не мешало бы побриться. Подмигнув своему отражению, он направился в ванную. Стереосистема рандомно выбрала какой-то симпатичный ретро-трек с четким ритмом, под который очень хотелось танцевать. Волосы не топорщились. Бритва скользила так, что, казалось, отпусти ее – и она будет двигаться сама.

«Le-e-et the sunshine… le-e-e-et the sunshine in», — повторил он припев вслед за хором в последний раз и нагнулся, чтобы узнать название трека и выключить систему.

Названия трека он не увидел. Часы стереосистемы показывали половину девятого. У него не было получаса в запасе, он уже опаздывал на полчаса. А англичанка, зараза, опоздавших не пускала. Чертов будильник, опять села батарейка!

Он промчался по квартире метеором, одновременно натянул свитер и влез в ботинки, бросил в сумку ноут, смартфон и конспекты, схватил с полочки связку ключей, накинул куртку и выбежал на площадку. Проклиная неторопливый, будто еще не проснувшийся лифт, он еле дождался, пока откроются двери, и провел еще несколько напряженных минут, пока тот соизволил доставить его на первый этаж.

На улице его ждал новый сюрприз — какой-то умник припарковал свою «Ладу» так, что из двора было не выехать, и заботливо прицепил бумажку со своим номером телефона за «дворник». Пальцы не слушались и не попадали по цифрам, до умника удалось дозвониться только с третьего раза, и еще минут через десять сам умник во плоти предстал перед ним в рубашке, трениках и домашних тапках, недоумевая, кому это взбрело в голову спешить в такое прекрасное утро. В любом случае, ругаться с ним было некогда.

На Московском на удивление не было пробок, и ощущение гармонии вернулось — он успевал на пару. Судя по навигатору, на Садовой творился ад — действительно, сломавшийся троллейбус встал на половине перекрестка и перегородил всю дорогу до Невского. Он свернул на пустую Гороховую в сторону Мойки, держа курс на поблескивающий среди предрассветных туч шпиль Адмиралтейства. Окрыленный, он чуть прибавил скорости — и на радостях забыл про светофор. Мелькнула тень, он врезал по тормозам, но машина на легком ноябрьском морозце остановилась позже, чем следовало бы, и с глухим стуком обо что-то ударилась.

Он выскочил на подгибающихся ногах, обежал капот и увидел, как кто-то медленно поднимается с асфальта. Рядом сигналили, вылезали из машин и кричали, но перед глазами было темно, а в голове крутилась только одна мысль: "Живой. Живой!".

— Сере-е-ега! — пробасил кто-то рядом и с громким воплем обхватил его за плечи, а потом навалился сверху, чуть осев. — А я тут жду, на радостях чуть под колеса к тебе не загремел! Ну поехали, чего стоишь!

Почти не соображая, он открыл правую дверцу, сгрузил туда свою ношу и вернулся на водительское место. Руки и ноги дрожали, но он худо-бедно свернул на Грибканал и остановился.

— Да не трясись ты, — сказал пассажир. — Жить буду. И похуже бывало.
— Аг-га, — ответил он и вцепился в смартфон.

Несколько гудков тянулись целую вечность.

[Hobbit!Anon]

Часть 1.2, 561

— Слушаю, — сдержанно ответил смартфон дядиным голосом, а потом добавил на фоне что-то про перспективную сделку и открывающиеся возможности — уже чужими.
— Дядя Толя? Дядя Толя, я в аварию попал, парня сбил. Стою с ним на углу Грибканала и Мучного. Нет, живой, и без гайцов...
— Ты там головой приложился? — спросил дядя.
— Нет, со мной все в порядке, я просто… — он не очень знал, что говорить дальше. Смартфон помолчал секунд пять.
— А если в порядке, то какого черта ты сейчас мямлишь все это мне в трубку вместо того, чтобы парня в травму везти?
—Да я не знаю даже, где ближай…
— В двадцать седьмую. Вознесенский, двадцать семь. Спросишь доктора Серова, скажешь, что от меня. Буду через пятнадцать минут.

И снова гудки.

— В травму, — зачем-то сказал он пассажиру, выворачивая в сторону Вознесенского. Тот кивнул.

Сердце отчаянно колотилось, в ушах стучало, а голова не работала. И он избегал смотреть на правое сиденье, потому что все еще не верил в случившееся. Он даже не сразу услышал мерзкий писк сигнализации ремня безопасности.

— Пристегнись, — буркнул он себе под нос.

Пассажир запрокинул голову и расхохотался.

До Вознесенского было рукой подать, пробок в ту сторону не было. Он остановился возле старого бежевого дома с низкими окнами, открыл правую дверцу, чтобы помочь пассажиру выйти, и впервые его рассмотрел. Это был парень его возраста, крепкий, голубоглазый, с дурацкими светлыми дредами, собранными на затылке. Куртка защитного цвета была запачкана, и новый чехол на пассажирском сиденье — тоже. Парень повернулся, перекинул вперед ноги в тяжелых берцах и ухватился за протянутую руку. Обхватив друг друга за плечи, они вместе доковыляли до тяжелой узкой двери и с трудом протиснулись внутрь. Незнакомец тяжело дышал над ухом и ощутимо припадал на правую ногу. Было стыдно, страшно, и очень хотелось проснуться, увидеть будильник и с облегчением выдохнуть.

Доктор Серов, судя по расписанию, принимал в четвертом кабинете — на первом этаже. Дверь в травматологию оказалась более удобной. По пропахшему чем-то очень медицинским длинному коридору гулял сквозняк. Очереди не было, поэтому они медленно, но верно добрались до нужного кабинета и постучали. На пороге появился высокий человек лет шестидесяти. Оттопыренные, как у мальчишки, уши были чуть прикрыты коротко стриженными седыми волосами. Светлые проницательные глаза, окруженные тонкими лучами веселых морщин, какое-то мгновение разглядывали посетителей, потом доктор отступил назад и жестом пригласил их войти. Они ввалились в кабинет и тяжело опустились на топчан.

— И что же с вами приключилось, молодые люди? — поинтересовался доктор, усаживаясь за стол.
— Машина сбила, Серега привез.
— Мы от Дубова, Анатолия Михайловича.

Они выпалили это почти одновременно. По лицу доктора растеклась хитрая улыбка, открывая два ряда слишком ровных, слишком белых, слишком одинаковых зубов.

— Серега, значит. А вас, молодой человек, как величать?
— То… Антон. Усов.
— Что же, Сергей, — произнес доктор, посмеиваясь. — Забирайте куртку и ждите дядю в коридоре. А нам с Антоном есть о чем поговорить.

Он помог — Антону? — выпутаться из куртки и вернулся к сквознякам. Серега, блин, Серега, надо же! Он не удержался и, плюхаясь на банкетку, прыснул со смеху.

На пару он уже опоздал. Надо было позвонить старосте.

— Ты где? — сердитым шепотом спросила она.
— Альбин, я в аварию попал, в травме сейчас сижу.
— А с кого я английский спишу? Придурок, — прошипела староста и отключилась.

Озадаченный таким ходом событий, он уставился на смартфон, будто тот мог ему хоть что-то объяснить. Дверь в отделение скрипнула, и он, обернувшись, постарался втянуть голову в воротник куртки. По спине поползла противная, мгновенно остывающая капля. Тяжелой, четкой походкой к нему приближался дядя, и выражение дядиного лица не сулило ничего хорошего.

[Hobbit!Anon]

Уважаемые модераторы, пожалуйста, поставьте море на первый кусок.
автор

[Жо Козодой]

йееееееей, автор, заинтриговали же!
немножко пока непонятно, но нид моар чтобы разобраться!

[Nastix M. Scarhl]

Ыыыы! Хочется дальше! Поначалу думала что речь о Фили, потом дошло кто же это =D не поняла только он и правда "Серега" или как?

[Nastix M. Scarhl]

Ыыыы! Хочется дальше! Поначалу думала что речь о Фили, потом дошло кто же это =D не поняла только он и правда "Серега" или как?

[Nastix M. Scarhl]

Ыыыы! Хочется дальше! Поначалу думала что речь о Фили, потом дошло кто же это =D не поняла только он и правда "Серега" или как?

[Hobbit!Anon]

Спасибо чудесным модераторам!
шерстяная грудь Тернера,
Извините, ваш ник повергает меня буквально во всё в сочетании с аватаркой - вдвойне! Спасибо, что прочитали, будет и моар.
Nastix M. Scarhl,
тут все сложнее, потому что они решили поменяться местами, но не в этом смысле, а автору не удалось этому помешать, в общем, сами увидите

автор

[Жо Козодой]

Hobbit!Anon,

спасибо, автор, я старался :3

[Hobbit!Anon]

Опять русские имена. (

[Nastix M. Scarhl]

Hobbit!Anon, о, автор, теперь я вообще запуталась буду ждать продолжения с удвоенным нетерпением
кстати, позволю себе высказаться на тему имен и прочее - автор просто умница, что решил писать именно про русскую действительность, потому что по тексту видно что знает он её хорошо =) а описывать неведомые английские (или еще какие иностранные) колледжи, если не в курсе тамошних реалий, вот это было бы странно =)

[Hobbit!Anon]

а описывать неведомые английские (или еще какие иностранные) колледжи, если не в курсе тамошних реалий, вот это было бы странно

а писать про гномов и эльфов странным не кажется.

[Nastix M. Scarhl]

а писать про гномов и эльфов странным не кажется.

да, как-то не подумалось в этом направлении каюсь, грешен, но автор все равно умничка!

[Миррор]

ИМХО, это было бы прекрасно - по крайней мере, стиль мне понравился - если бы это не были российские реалии.

[Hessa]

автор, а продолжение будет?
а то очень интересно что дальше

[Hobbit!Anon]

Автор тут, автор пишет дальше

[Hobbit!Anon]

Автор ничего не может поделать, герои сами захотели поменяться именами и решительно отказывались что-то менять.

Часть 1.3, 872 слова.

Он метнулся было навстречу, но дядя одарил его суровым взглядом и будто пригвоздил обратно к банкетке. Оставалось только подвинуть куртку Антона, чтобы освободить место. Дядя молча сел рядом и, судя по всему, беседовать не собирался.

Время тянулось медленно, словно издеваясь, каждая минута стекала по спине новой холодной каплей. Его начало трясти — то ли от сквозняка, то ли от присутствия дяди. Где-то в животе рос тяжелый болезненный ком, от которого перехватывало дыхание. Он положил куртку Антона на колени и вцепился в нее, прижав покрепче, будто она была единственным спасением. Куртка помогла немного согреться и унять дрожь и, казалось, не давала страху в животе разрастись еще сильнее. Разглядывая потрескавшуюся плитку на полу, он умолял все известные силы о том, чтобы произошло уже хоть что-нибудь, только бы не падать дальше в пропасть ожидания и неизвестности.

Дверь открылась, и на пороге появился врач. За его спиной маячила светлая макушка Антона.

— Осмотр закончен. Теперь пожалуйте на рентген и КТ, по коридору вперед и направо, потом обратно ко мне.

Он кинулся к Антону, снова подставляя плечо, и чуть ли не бегом потащил по коридору. Антон тяжело дышал в ухо, шел не в ногу, и вместе они со стороны напоминали на редкость неуклюжее хромое существо с восемью конечностями. Надо было, наверное, поинтересоваться, что сказал врач, но никак не получалось подобрать нужные слова.

— Эй, потише, братишка, сбавь скорость, — сказал Антон, когда они отошли от кабинета номер четыре на приличное расстояние. — Я за тобой не успеваю.

Слово «братишка» было неожиданно приятным. Оно, как маленькое солнце, засияло в мозгу и прогнало все нелепые, уродливые фразы, с которых он подумывал начать разговор. Такое легкое, беззаботное, — очень тепло и как-то по-свойски.

— Тебя звать-то как?
— Филипп.
— Мама Бедросыча любит? — пошутил Антон, но, увидев, как вытянулось лицо собеседника, тихо добавил: — В школе дразнили, да?
— Угу. Я, как видишь, и по масти вылитый Бедросыч.
— Почему тогда Филипп?
— Папа француз. Выбирали имя, чтобы в обеих странах звучало нормально. Вот и довыбирались… Дюран моя фамилия. Тот еще подарок, латиницей пишется как «Дурин», я из-за нее тоже огреб.
.
— А друзья как зовут?

Слово «друзья» звучало еще теплее.

— Фили. Типа модно и чтобы не как собаку из телевизора.
— Фили, не Фил?
— На «фил» много нехороших слов кончается, — пояснил Фили и покраснел.

Повисла неловкая пауза. Над головой гудела, нервно мигая, сломанная лампа.

— Меня тоже дразнили. Антошка, Антошка… Друзья меня Кили зовут.
— Из Антона — Кили?
— Да я в старших классах в Линейку гамал. Хотел взять себе ник KILLER666, да так шестерками увлекся, что последнюю букву дописать забыл. Так и прилипло — Кили.
— А шестерки зачем?
— Думал тогда, что это круто, — ответил Кили и засмеялся.

Фили посмотрел на него и тоже засмеялся. Кили и Фили были бородатыми гномами из книжки, и слово «братья» снова пришло на ум и обогрело.

Они отсидели очередь на рентген, а потом на КТ, и уже на пути к серовскому кабинету Фили понял, что клубок ужаса в животе растаял без следа. Доктор внимательно изучил снимки и томографию и сказал, что дела в целом обстоят неплохо. Услышав от него «ушиба мозга нет», Кили согнулся сначала от хохота, потом от боли, а потом еще раз — от нового приступа хохота.

В поликлинике было больше нечего делать, и Фили повез его домой. Дядя поехал следом. Усаживая Кили в машину, Фили заметил, что у него на затылке грубо обрезана часть дредов и прямо посередине красуется нехорошая царапина.

— Обкорнали они тебя, — произнес он с сожалением.
— Есть немного, — кивнул Кили. — Повезло, что через дреды и капюшон приложился. Обработали, зашивать не пришлось, а волосы отрастут еще.
— Это ничего, — Фили тоже закивал, — можно что-нибудь придумать, позвоним твоему парикма…

И снова Кили, как на пути в поликлинику, откинул голову назад и засмеялся.

— Веселый ты парень, молчишь, а потом как отмочишь, — радостно заявил он, отдышавшись. — Моему парикмахеру, надо же!

Фили недоуменно моргнул. Он не видел ничего смешного, у всех были парикмахеры, все им звонили и записывались на стрижку. Это было абсолютно нормальное явление, как, например, рассвет или необходимость заправлять машину бензином. Однако во вселенной Кили явления, похоже, были другие.

— Парикмахера нет, а дреды откуда?
— Да девушка знакомая на курсы ходила. Я тогда как раз космы отрастил, ей потренироваться, а мне не жалко. Пофигу, еще отращу.

Фили не нашелся с ответом. Он взял курс на Петроградку и внимательно следил за навигатором, потому что понятия не имел, где находится улица с абсурдным названием «Бармалеева».

— От Айболита — и на Бармалеева, значит, — буркнул он вслух.

Кили ответил веселым хмыканьем.

Навигатор привел его к пятиэтажному дому грязно-коричневого цвета. В широком дворике за оградой напротив стоял гвалт — обитатели детского сада вышли на прогулку. Мотнув головой, Фили свернул во двор и остановился.

Вместе с подъехавшим дядей они вытащили Кили из машины и помогли подняться на четвертый этаж — лифт не работал — по старой облезлой лестнице с красивыми коваными перилами. В парадной пахло кошками, было сыро и темно — грязь на стеклах не давала дневному свету почти никаких шансов.

— Пришли, — сказал Кили.

Он нащупал в кармане куртки ключи и открыл высокую деревянную дверь, выкрашенную рыжевато-коричневой краской. Фили вспомнилась старая дача в Клину, где полы были такого же цвета. Дверь со скрипом распахнулась, и его сразу окутал запах кислой капусты, лекарств и… времени?

— Боренька, это ты? — пропело суровое контральто из глубины коридора.

[Nastix M. Scarhl]

Оу, ну запутали, так запутали, хоть картинку рисуй и чтоб перед глазами всегда была, чтоб помнить кто есть кто но дико понравился обоснуй за сокращенные варианты имен =) а от "братишка" и самой тепло стало
Пишите дальше, пожалуйста, и больше! =)

[Nastix M. Scarhl]

Оу, ну запутали, так запутали, хоть картинку рисуй и чтоб перед глазами всегда была, чтоб помнить кто есть кто но дико понравился обоснуй за сокращенные варианты имен =) а от "братишка" и самой тепло стало
Пишите дальше, пожалуйста, и больше! =)

[Hobbit!Anon]

Nastix M. Scarhl,
Спасибо вам, вы такой милый читатель!
Персонажи уцепились за обоснуй и отказывались менять имена, вот честно. Дальше уже написано, но нужен промежуточный кусок, надо которым еще надо поработать.

[-Joe-]

Вот с обоснуем - клёвишно получилось)))
Но, если честно, я откровенно запутался, кто есть кто... Вот.
Ну, усли дальше будут ФилиКили - то вашпе не проблема)))
Главное, продолжайте)

[Hobbit!Anon]

-Joe-,
Чего уж тут путаться, если с обоснуем разобрались Если Фили в детстве дразнили Киркоровым-то, м?)

[-Joe-]

За его спиной маячила светлая макушка Антона.

я почему-то очень ясно представлял, что пострадавший - именно Фили.
Да и поведение виновника больше на Кили похоже...

Впрочем, видимо, это со мной разум злую шутку сыграл)

[Hobbit!Anon]

-Joe-,
Антон - светловолосый - Кили
Филипп - темноволосый - Фили
Автор сразу предупредил, что персонажи упорствовали в том, чтобы поменяться именами
автор

[-Joe-]

всё) теперь допёр XD

[Тайола]

О, с пояснениями и я вкурила А то прям когнитивный диссонанс - темноволосый Фили, светловолосый с дредами Кили... Кто из них теперь старший, а кто - младший?

[Hobbit!Anon]

Тайола,
Это прояснится чуть позже
автор

[Hobbit!Anon]

Часть 1.4, 1217

Щелкнул выключатель, и Фили оказался в длинном мрачном коридоре — потемневшие от времени полосатые обои, растрескавшийся потолок, настолько высокий, что вместил бы в себя целых два этажа, широкие двустворчатые двери с облупившейся краской, которые, похоже, поставили себе целью дорасти до самого верха и почти преуспели в этом. С далекого потолка свисал большой тканевый круглый абажур, во времена своей молодости предположительно оранжевый, украшенный цветами, побуревшей бахромой и щедрым слоем пыли. Перед Фили находилось большое, мутное от времени стекло, за которым кто-то стоял, переминаясь с ноги на ногу, и он даже не сразу сообразил, что это зеркало.

— Это я вернулся, Изадора Ивановна, — крикнул Кили перед собой в необъятное пространство коридора, тяжело опускаясь на стул. Стул скорбно скрипнул.

— Айседо-о-ора, — снова пропело контральто, и из ближайшей к Фили двери выкатилась немолодая женщина, которая, казалось, состояла из двух шаров идеальной формы, побольше и поменьше, поставленных друг на друга и старательно замаскированных большим количеством ткани с оборками. На абсолютно круглом лице женщины отразились испуг, удивление и радость одновременно.

Сквозь приоткрытую дверь на Фили с портрета грустно смотрел Есенин, словно подтверждая очевидный диагноз и всем своим видом говоря, что годы, проведенные на стене, в обществе задрапированных шаров, не принесли ему никакого счастья. Фили сочувственно шмыгнул носом и понял, что с появлением женщины запах лекарств усилился в несколько раз.

— Меня машина сбила, Изадора Ивановна, — спокойно заговорил Кили, чтобы избежать расспросов. — Мне помогли, не волнуйтесь, и к врачу отвезли, и домой, это Филипп, а это…
— Анатолий Михайлович, — бесстрастно представился дядя, произнося слова с таким усилием, будто пытался прожевать особенно жесткий кусок мяса.

Женщина взмахнула руками и заохала, запричитала про опасности на дорогах, добавила про «мир не без добрых людей», потом метнулась было дальше по коридору, но задержалась.

— У меня обед готов, пойдемте, — с неожиданным смущением сообщила она и покатилась по намеченному маршруту.

Фили покосился на Кили, который как раз заканчивал снимать берцы. Тот поднял голову и, скорчив рожу, беззвучно произнес, бешено артикулируя: «со-сед-ка».

— Антон, ты Филиппу рецепты дай, он в аптеку сходит сейчас, — мягко попросил дядя.

Получив пачку бумажек, Фили опять оказался на лестничной площадке, озадаченный и растерянный, вновь окутанный стойким запахом кошачьего бытия. Спускаясь вниз, он пытался как-то переварить увиденное, но мозг был переполнен впечатлениями еще до посещения странной квартиры и отказывался думать.

Рассчитывая найти аптеку в ближайшем торговом центре за углом, Фили решил оставить машину во дворе и направился вперед по улице Бармалеева. Улица была длинная и достаточно узкая, одно здание сменялось другим, но ничего похожего на торговый центр Фили не видел. Дома были старые, красивые, с эркерами, балконами и башенками. Первые этажи действительно занимали магазины, но все эти магазины были какие-то бесполезные. «Центр персидских ковров», — читал он, — «Свадебный салон», «Элитные двери». Затем он прошел мимо мебельного магазина, студии дизайна и совсем уж непонятной вывески «Кухонная студия». Миновав центр фехтования, два бутика, салон красоты и школу рисования — почему-то для взрослых, как было указано на вывеске, — с загадочным названием «Артишок», он уже почти пришел к выводу, что жители улицы Бармалеева ничем не питаются и никогда не болеют, а занимаются исключительно самосовершенствованием и обустройством собственных жилищ, но тут пресловутая улица уперлась в перекресток с Большой Пушкарской, и прямо на углу Фили увидел и продуктовый магазин, и аптеку.

Лекарств оказалось так много, что они едва вместились в стандартный аптечный пакет. Прижимая его к груди, Фили ощутил нехорошие уколы совести и отправился обратно, припоминая, в каком порядке видел вывески. В памяти всплыл гомон детского сада, и он побрел на звук.

Обратно он добрался без приключений. Дверь ему открыл незнакомый парень с огромным носом, существующим, казалось, только для того, чтобы служить опорой для тяжелых хипстерских очков. Сутулый и худой, в клетчатой рубашке с галстуком и потертых джинсах, он был похож на классического заучку-ботаника.

— П-привет, — сказал он. — Я Б-борик. П-проходи.

Борик провел его на большую светлую кухню, где обедали Кили и дядя. Пахло супом и свежей выпечкой. Мебель на кухне была под стать коридору — слева, сразу за дверью, стоял старый деревянный буфет, который только не лопался от набитой в него всякой всячины, из которой торчали скалка и прозрачный пакет, полный крекеров. Над столом в два ряда висели длинные полки, тоже деревянные, уставленные разномастными жестяными банками с крупами, макаронами и специями. На противоположной стене, между раковиной и плитой, примостилась тумба с покосившимися дверцами, над ней висел точно такой же шкафчик. Стены были оклеены обоями «под дерево», которые уже давно выцвели, а за сушилкой и вовсе пошли пузырями, отклеились и теперь воинственно топорщились, обнажая нижний слой из газет, а кое-где — и предшествующий им слой голубой краски. Возле двери стоял белый пузатый холодильник. Изадора Ивановна, суетясь, перемещалась по свободному пространству с такой скоростью, что чуть не сшибла Борика с ног. Ее седые волосы, заплетенные в тощую косицу и скрученные в безжалостный пучок на затылке, отливали на дневном свету, как хорошо отдраенная алюминиевая кастрюля.

— Я лекарства на стуле в коридоре оставил, — сообщил Фили просто для того, чтобы что-нибудь сказать.

Изадора Ивановна резко повернулась к столу.

— А можно было и не гонять мальчика! Я говорю, что этой химией только травиться, а тебе, Антоша, надо бодягу прикладывать!

Кили издал странный звук, отдаленно напоминающий хрюканье, но промолчал. Фили заметил, что из-под его локтя выглядывает прислоненная к батарее темная старушечья палка, и поежился.

— И ничего смешного здесь нет, всю жизнь народная медицина выручала и выручать будет! Ты садись, Филиппушка, покушай. Вон худенький какой, почти как Боренька, тоже не ешь ничего…

Фили покорно сел за стол. От обращения «Филиппушка» по коже ползли мурашки — будто кто-то провел камнем по стеклу. Первой мыслью было отказаться от еды, но выражение лица дяди, сидевшего напротив, ясно говорило о том, что не стоит этого делать. Изадора Ивановна оделила его большой тарелкой со щами и массивной, тяжелой ложкой, — похоже, что серебряной.

— Сметанки-то возьми, — жалостливо прибавила она, пододвигая банку поближе. — Да булочек, только напекла…

Суп оказался неожиданно вкусным, а булочки — те и вовсе были выше всяких похвал. Фили заглатывал ложку за ложкой, пытаясь припомнить, когда в последний раз ел домашнюю еду. В смысле, хорошую домашнюю еду. Выводы были неутешительные.

— Вот, кстати, про питание, — снова заговорила соседка. — Смотрела я тут передачу, оказывается, есть люди-солнцееды! Только воду пьют, а питаются солнечной энергией…

Фили озадаченно посмотрел на нее, а потом на остальных. На лице дяди не дрогнул ни один мускул. Кили уткнулся носом в тарелку и с большим интересом ковырял ложкой овощи.

— М-мама, если бы хоть один человек научился ф-ф-фотосинтезу, он бы сразу получил Нобелевскую п-премию, — взмолился Борик.
— Так скрывают от нас, конечно, скрывают! Ученые вроде тебя их ловят и опыты на них ставят, вот ты бы на месте солнцееда признался? То-то же! — возмутилась Изадора Ивановна, воинственно помахивая половником.

Борик только вздохнул. Изадора Ивановна расценила это как капитуляцию, успокоилась и неожиданно подлила еще супа в тарелку Фили, игнорируя его слабые протесты. Тот невнятно пробормотал слова благодарности, и она снова пустилась в рассуждения о добрых людях, которые не бросили Антошеньку погибать на улице, хорошем мальчике Филиппе, которого она обязательно откормит, дайте только время, и волшебной силе травяного чая, который, кстати сказать, уже настаивался.

Когда чай был допит, дядя поднялся, вежливо поблагодарил хозяйку и с почти незаметным облегчением добавил, что, дескать, дела не ждут. Хороший мальчик Филипп, разомлевший было от тепла и вкусной еды, тоже поднялся, чувствуя, как возвращается утренняя паника. Близился момент нехорошего разговора с дядей, а дяде явно было что сказать по итогам прошедшего дня.

— Анатолий Михайлович, — Кили тоже поднялся, тяжело опираясь на палку, и тут совесть снова кольнула Фили, на этот раз в сытый желудок, и его замутило. — Мне бы Филиппом поговорить потом.
— Хорошо, — кивнул дядя. — Проводит и вернется.